Последнее чудо

Эхом отлетели рыдания, отзвучали короткие речи, и равнодушные могильщики приготовились взяться за лопаты. Первая из подруг наклонилась над гробом для прощального поцелуя. Но неожиданно отшатнулась, всхлипнула и осела на могильную землю.

Кто-то страшно закричал, кто-то ахнул, мать покойной тихо плакала у изголовья. Лопакин молча склонился над гробом. При виде прекрасного лица с широко открытыми мертвыми глазами странная смесь ужаса и понимания овладела всем его существом.

Еще минуту назад лицо было другим.

---

Таня не была красавицей. Мать плакала, глядя на уродливую гримаску младенца.

– С лица воды не пить! – заявил отец. И мать согласилась, как соглашалась всегда.

Новых детей не случилось, и зажили они втроем, может, не так счастливо, как мечталось, но весело.

Бог одарил дурнушку солнечным характером.

Все новорожденные орут и хнычут – Танечка только ворочалась и кряхтела.

Все младенцы не дают спать по ночам – Танюшка спала как убитая и улыбалась во сне.

Казалось, уродство должно было сделать ее угрюмой и сторонящейся людей. Вышло по-другому.

Лопакин познакомился с ней в детском саду.

Он был новеньким в группе, и ребятишки столпились вокруг. Дима испугался непривычной обстановки и решил убежать к маме.

– Смотри, какой заяц, возьми! – вдруг услышал он и взглянул на игрушку. Заяц был обалденный, веселый и озорной, совсем как на картинке из домашней книжки. Стало спокойней.

– Возьми зайчика, он добрый! – настойчиво повторила девочка. Дима посмотрел на нее и в ужасе зарыдал. Перед ним стояла крохотная баба-яга с волосами апельсинового цвета.

– Не плачь! Она решительно впихнула зайца ему в одну руку и сунула свою ладошку в другую. Мягкая ладошка чудесным образом отсекла все страхи и сомнения. «Какая хорошая бабка-ежка», – подумал Дима и успокоился.

---

В школе они сидели за одной партой. Дима уже не обращал внимания на Танюшкино лицо и защищал ее от мелких хулиганов. Постепенно в классе за маленькой бабой-ягой утвердилась слава «мирового судьи». Таня обладала обостренным чувством справедливости. Надо рассудить подравшихся – к Танюшке, надо разрешить спор — к ней. Все привыкли к «особой внешности» девочки и не задумывались по этому поводу. Зато все знали, кому поверить свои обиды.

Учителя были довольны солнечным ребенком: послушная, прилежная, отличница. Однако не все шло гладко.

Вышло так, что их класс оказался вместе летом в пионерском лагере.

Летняя жизнь протекала весело: конкурсы, соревнования, игры. Но однажды пропали кроссовки одной из девочек. В те времена они были редкостью, и обладавший ими автоматически причислялся к разряду везунчиков, отмеченных судьбой. После безуспешных поисков родители привезли дочурке новые кроссовки, еще более крутые.

А на следующий день выяснилось, что прежние стащила Дора, хлипкий ребенок из скромной семьи. Обнаружила это старшая вожатая, вышедшая ночью прогуляться с физруком. Возвращаясь в свой домик, она заметила в кустах у забора маленькую фигурку. Это Дора со счастливым видом расхаживала по ночной тропе в украденных кроссовках.

Был большой скандал, Дору хотели отправить домой, поставить на учет в детскую комнату милиции. На ее голову грозили свалиться все грозные кары, если бы не Таня. Она пошла к директору лагеря и призналась. По ее словам, Дора лишь «разнашивала» кроссовки, украденные Таней. И шальная пуля, бывает, попадает в цель. Нелепая выдумка невероятным образом подействовала: Таню отчислили, а Дору лишь пожурили и торжественно отобрали вымпел «Самая аккуратная койка».

Однако перед отправкой домой, Таню ждало поистине жуткое испытание. Старшая вожатая, не столь легковерная как директор и не привыкшая к тому, чтобы ее дурили, сняла с Тани платье и в одних трусиках поставила «на выстойку» в спальне мальчиков.

Никогда еще «тихий час» не был таким тихим. Никто, ни один из мальчишек не посмел засмеяться иди даже хихикнуть. Все знали, что Таня взяла вину на себя из-за Дориной мамы, сердечницы. По прошествии многих лет Лопакин понял, как ему повезло с одноклассниками. А Таня тогда казалась просто чудом.

Дима запомнил ее гордо поднятую голову, пылающее лицо и маленькие холмики на груди, от которых он старательно отворачивался. Таня глядела вдаль, стараясь не встречаться взглядом с оцепеневшими мальчишками, а Дима в бессилии сжимал кулаки и думал: «Она прекрасна!»

Начиналось взросление. Редко кто из нас может отметить момент перехода в новое качество. Дима и его одноклассники запомнили это мгновение. Случилось так.

Мишка Толомин, в целом неконфликтный мальчишка, обидел Олечку Голикову, назвав ее «очкастой дурой». Оля заплакала. Она впервые пришла в класс в очках и очень переживала по этому поводу. Олечка была миленькой кудрявой девочкой. Ей казалось, что ненавистные очки портят внешний вид и перечеркивают всю ее дальнейшую жизнь.

– Извинись, – сказала Толомину Таня.

Мишка был неплохой, но недалекий пацан. Он уперся.

– И не подумаю! Она в очках? В очках! А что дура, так это все знают!

– Ты должен, – просто сказала Таня.

Шумела перемена, в коридоре школа бузила и ходила на ушах, но в классе стало непривычно тихо. Мишку понесло.

– Что пристала, больше всех надо? «Красавица»..., предки поди по пьяни тебя заделали. Слышал я, соседка говорила…

Мир рухнул на Диму, и время остановилось. Он понял, что будет драться.

Весовые категории разнились: его сорок против Мишкиных сорока пяти. Но Диму это почти не смутило, вот сейчас он вскочит на ноги, вот...

И тут Таня сделала невообразимую вещь. Невообразимую для прежних маленьких мальчиков и девочек, но сейчас воспринятую ими как должное. Она дала Мишке пощечину. Это были не визгливые девчачьи царапанья, не банальная драка. Это была настоящая, взрослая пощечина, мгновенно вытолкнувшая их во взрослый мир. Мир, где каждый полностью отвечает не только за свои поступки, но и слова. Эта пощечина отныне отрезала детство навсегда.

Как-то сразу все поняли это и Мишка в первую очередь. Он буркнул:

– Извините, девчонки.

И время пошло вперед.

---

Близился выпускной. Мальчики и девочки щеголяли взрослостью: курили, матерились, влюблялись, теряли девственность.

Таня превратилась в изящную девушку с пышными волосами огненного цвета. На улице и в трамвае ее часто окликали молодые люди, прельстившиеся точеной фигуркой и стройными ножками. Таня не оборачивалась: ее лицо не изменилось.

Оно перестало пугать и стало просто некрасивым, но несоответствие остальному образу разочаровывало еще больше.

Таня плакала и переживала, как-то спросила мать:

– За что?

Мать затараторила с давней готовностью:

– Это твоя бабка, колдунья, Господи прости, сглазила. Так ей твой отец не нравился. Она мечтала меня за бухгалтера вдового пристроить, говорила, буду как сыр в масле кататься.

А как не по ней поступила, так прокляла, письмо прислала, что не будет мне счастья без благословения материнского.

А я, доча, отца твоего полюбила, сильно полюбила. Из дома сбежала за ним и по сей день не жалею. Чо бухгалтер? Маленький, ощипанный, пусть и хорохористый. Одним словом — курячий жеребчик. А твой отец добрый был. Жилось мне с ним светло как-то. Радостно.

Ты, доченька, у нас долгожданная, в большой любви зачатая.

«Я — дитя любви», – думала Таня, глядя на фотографию покойного отца, веселого человека с огненными волосами. Он любил шутить, играл на баяне, был верным товарищем. Таня помнила как плакали друзья на похоронах: смерть пришла за ним обидно рано.

Отец придумывал для дочери бесконечные истории. Они рассказывались на ночь в течении многих лет, а их герои, девочка Аленка, мальчик Славик, обезьянка «дядя Шима» и кошка «Мурравка», казались Танюшке необычайно живыми. Раздолбай Славик вечно попадал в неприятности, а верная Аленка вместе с обезьянкой и кошкой его выручали, совершая невообразимые подвиги.

По прошествии лет Таня поняла, что в отце скрывался настоящий писатель. Однако он трудился всю жизнь экскаваторщиком. Отец любил свою работу, хорошо зарабатывал и всегда был в числе передовиков. Но как-то поделился с дочерью:

– Эх, не так я живу, Танюшка, не тем занимаюсь. А все война, гадина ползучая.

Таня знала, что отец, потерявшийся в эвакуации, детство провел в детдоме, а в юности его определили в ПТУ. Пришлось зарабатывать на жизнь самому, потом учить на повара молодую жену. Помощи ждать было неоткуда и отец, когда-то мечтавший о филфаке, постепенно втянулся в лямку рабочего. А Тане говорил:

– Знаешь, что самое главное в жизни? Самое главное, чтобы дети жили лучше родителей. Во всех смыслах. Давай, Танюха, мечтай и действуй. А мы с матерью всегда будем рядом.

Не сдержал отец своего обещания, погиб в сорок лет от перитонита.

Таня любила Диму. Чувство зародилось из жалости к растерянному малышу, проросло в школьные годы и расцвело в юности вечнозеленым деревцем.

Таня была однолюбом. В русском языке это слово отсутствует в женском роде, как будто женщине навсегда отказано в столь сильном чувстве. Но по другому сказать невозможно — Таня любила одного Диму всю свою недолгую жизнь.

Это было просто. Маленький хохолок на Димкиной макушке вызывал желание погладить его по голове, Димкина горячность — желание защитить, Димкины просчеты - желание помочь. И, наконец, пришло просто желание. Оно горело в ее юном теле и не давало дышать, есть, пить, ходить, думать. Оно съедало всю Таню без остатка (и, в конце концов, и привело ее к гибели).

А Дима не замечал ничего. Стройный красавец, вылупившийся из него, легко покорял девичьи сердца. Танюшка была для него неизменным спутником, верным товарищем по поступкам которого он привык сверять свои поступки. Иногда, правда, закрадывалась мысль: «Как же мне с ней хорошо!». Но хорошо было и с Олечкой, умелой в постели, и с Тонечкой, незаменимой в комсомольских делах. С Таней же было просто хорошо. С ней можно было не поддерживать славу записного Дон-Жуана и ретивого комсомольского активиста, а быть просто собой.

После школы их дороги разошлись. Дима ожидаемо поступил на физ-мат, а Таня, неожиданно для всех пошла на ветеринарный. Окружающие думали, что увидят ее адвокатом, но Таня так объясняла свой выбор: «Хочу помогать самым беззащитным». И у нее это здорово получалось, недаром пушистая Мурравка доживала свой двадцатый год на ее руках, а верный пес Жорик встречал Таню по вечерам у порога.

Поначалу были звонки, нечастые встречи, но постепенно жизнь все больше отдаляла их друг от друга. Грянули девяностые.

Общество, и до этого не бывшее однородным, начало расползаться в разные стороны, как рубашка, сшитая гнилыми нитками. В институте, где Дима начал трудовой путь, прошло сокращение, и он оказался на улице. Олечка стала звездой…, а Таня, ушедшая в частную клинику, начала получить фантастические деньги.

Увиделись они через несколько лет. Дима, к этому времени преуспевающий программист, привел на осмотр своего ротвейлера. Ветеринаром оказалась Таня.

-- Привет, Танюшка, вот уж не ожидал, здорово, что увиделись. Какая ва-а-жная... Дела идут в гору?

-- Привет, Дима, -- сдержанно ответила Таня. -- Я тоже рада тебя видеть. Работаю в этой клинике уже пятый год, мне нравится.

-- И ты мне нравишься, честно. Супер-пупер! Помнишь, так Лешка Краснов говорил?

И действительно, Таня выглядела привлекательно в медицинском костюме и шапочке, чуть приоткрывающей ее пышные волосы. Держалась она с достоинством, школьные воспоминания не поддержала. Быстро и внимательно осмотрела псину, выписала необходимые лекарства. В душе у нее все ходило ходуном: эту встречу она ждала, представляла в мельчайших деталях, а сейчас растерялась и спряталась за профессиональными обязанностями как за спасительной ширмой.

Дима же простодушно радовался старому другу.

-- Танюх, так много всего произошло, нам нельзя терять друг друга, приходи в гости. Только адрес запиши.

-- Так я и так помню.

-- Я живу не с родителями. Помнишь, рассказывал об однокурснице, что маму после химиотерапии помогла выходить? Так вот, мы поженились. Приходи сегодня, посидим, повспоминаем, со Светкой тебя познакомлю.

Рухнуло все. Конечно, Таня понимала, что когда-нибудь ее любимый женится, но все равно оказалась не готова. Сердце разбухло от горя, в ушах шумело, но она сказала:

-- Я приду.

И пришла. И Светлана ей очень понравилась. И понравилась маленькая квартирка, понравился налаженный быт, понравился Илья, новый друг Димы и коллега по работе. Собака воспитанно лежала в уголке, Светлана угощала гостей собственноручно испеченным тортом, а Илья предложил нарисовать Танин портрет.

-- У вас очень необычное лицо.

Для Тани это прозвучало несколько двусмысленно, и она отказалась. Но Илья не терял надежды, весь вечер ухаживал за ней, а Диме сказал прямо:

-- У тебя шикарная одноклассница, я сражен. Мне кажется, я в первый и последний раз влюбился.

-- А у нас в школе все считали ее некрасивой.

-- Ты ничего не понимаешь. Вот этот свет изнутри, эти глаза.. Увидишь, я напишу ее портрет, и ты все поймешь. Кстати, Мона Лиза тоже далеко не красавица, а весь мир свела с ума.

В это время Света рассказывала Тане историю своего замужества.

-- Мы хотели сделать пышную свадьбу, чтобы запомнилась, пригласить всех друзей, и ты, конечно, была в списках. Но меня увезли на скорой: внематочная. Дошло до обширного перитонита, с того света, считай, вернулась. Представляешь? Нет, ты можешь представить? Неизвестно было выживу ли, поэтому о церемонии и не вспоминали. Мама Димина, конечно, волновалась, теперь внуки-то под вопросом. Но Димка молодец, заявил:

-- Даже если Свету из больницы не выпишут, сгребу ее в охапку, на машину и в загс, распишемся.

Получилось, что только накануне из больницы меня выписали, а на регистрации были лишь родители и свидетели. И опять препятствие! В загсе ключи от сейфа с документами потерялись! Но Димка с Витькой (которого он на себе десять километров волок, когда тот ногу подвернул, ну, ты знаешь эту историю) из положения вышли -- умудрились сейф вскрыть. За что все нам были очень благодарны. Правда, одна «загсовая» тетя на ребят как-то подозрительно посматривала, ха-ха! Представляешь? Нет, ты можешь представить?

А про тебя Дима много мне рассказывал. Он тебя очень уважает, ты для него авторитет. Часто, когда надо что-то решать, он раздумывает: а как поступила бы ты.

Да, Таня, хочу сказать, что волосы у тебя просто шикарные, обалдеть! Неужели от природы такие? Вот счастливая!

Таня слушала Свету и странные чувства захватили ее. С одной стороны она понимала, что Димке повезло, у него хорошая, красивая, отзывчивая жена, с другой ревность начинала свою разрушительную работу. Ей казалось, что Димины ботинки она вычистила бы чище, торт в ее исполнении был бы слаще, и вообще, только она, Таня, знает Диму лучше всех и могла бы дать ему то, на что неспособны другие женщины. Она пыталась найти брешь в трепетном счастье молодоженов, но Светлана была полностью уверена в своей женской состоятельности.

-- Представляешь, тут как-то вечером звонит какая-то девушка и просит Димку. Я, конечно, дала ему трубку, а он собрался и ушел. На всю ночь. Я так переживала за него, все думала, что-то случилось, а оказалось, что поехал выручать из беды брата девушки, что звонила. Приехал весь в синяках, но довольны-ый! Представляешь? Нет, ты можешь представить?

Таня ушла поздно, провожал ее Илья. Не очень разговорчивый, он был по-старинному галантен и учтив. Это понравилось Тане. В конце концов, она согласилась на встречу.

Но дома, ах, что было когда она вернулась в свою берлогу, с кошками и собакой, нудной мамой и зачитанными книжками на полках! Она представляла Диму со Светой вместе, в постели, в разных позах, любящих друг друга, и ревность и ненависть едкой кислотой разъедали ее душу и трясли ее тело. Она удивлялась сама, что способна на такие низкие чувства, но поделать ничего не могла.

Так теперь и повелось. Таня стала часто бывать у Димы и Светы, легко и просто вошла в роль друга семьи. Дима был доволен: он привык полагаться на мнение Тани, ее советы, привык считать ее камертоном честности и порядочности. Светлана, в силу некоторой беззаботности и небывалой уверенности в своих чарах, привечала Таню просто за то, что с ней было интересно. Она с удовольствием слушала истории из жизни кошек и собак, а ротвейлер буквально не отходил от Татьяны.

Однако, для Тани походы к друзьям становились все мучительнее и болезненнее. Она по мазохистски растравляла свою рану, наблюдая за безоблачным счастьем молодоженов и невольно строила жуткие планы их разрыва. Она не могла и быть рядом с Димой и не способна отлепиться от него. Ревность боролась в ее душе со всей остальной, давнишней Таней, и несмотря ни на что, начинала побеждать.

Однажды после очередных посиделок у Тани мелькнула мысль о том, что хорошо, если бы Светы не стало. Вот так просто — была она и нет ее. Мысли колечко за колечком, цепляясь друг друг за друга, вели Таню по предательской дороге: вот Свету сбивает грузовик, вот она попадает под трамвай, вот …

«Остановись», -- сказала себе Таня. -- «Приехали. До чего ты дошла: желаешь смерти хорошему человеку, может и сама попытаешься убить?» И в самых потаенных уголках себя она нашла ответ: да, попытаюсь.

Мир перевернулся. Таня подошла к зеркалу. На нее глядела все та же некрасивая девушка, немного похудевшая и осунувшаяся от переживаний. Но в глазах этой девушки было то, что пугало: решимость и некоторое безумие.

Таня долго смотрела на этого незнакомого ей человека, а потом зачем-то закрыла зеркало покрывалом. Она решила похоронить то, что зародилось в ней и разрушало душу и саму ее жизнь.

После этого Таня перестала бывать у Димы и Светы. Сначала были отговорки, потом извинения, потом все заглохло само собой. Дима недоумевал: может быть мы чем-то ее обидели? Но Света, начавшая прозревать, не стала заморачиваться по этому поводу. Тем более у нее появились новые заботы: она забеременела. И теперь вместе с обалдевшим от счастья Димкой строила новые планы.

А что же Таня? Она полностью погрузилась в работу, поступила в заочную аспирантуру, публиковала статьи в серьезных научных журналах. Успех и она, казались, навсегда нашли друг друга. Но личная жизнь не клеилась.

От непомерной увлеченностью работой и переутомления испортилось зрение, пришлось носить очки. Как иногда бывает, они изменили внешность. Из некрасивой, но изящной статуэтки Таня превратилась в стильную женщину, уверенную в себе. Появились поклонники. Но она оставалась одна. Даже в тридцать Таня была девушкой.

Олечка, лучшая подруга еще со школы, говорила:

-- Это просто смешно! Нет, это противоестественно! Ты же врач, ты знаешь, что разрушаешь себя. Хватит вздыхать по Димычу, представь, что он навсегда улетел на Луну. Неужели всю жизнь проживешь старой девой? К чему это монашеское воздержание? Зачем?

-- Ты задаешь неправильные вопросы, тем более, что он всего один: почему? А потому, что не могу. Ни физически, ни морально, никак. Мне кажется, что если буду с другим, то этим предам свою любовь.

-- Ах, какой пафос! Да ты просто погубишь себя, вот и все. И нечего строить «тургеневскую» девушку!

Но хотя Олечка горячилась и уговаривала Таню «быть как все», в душе она чувствовала, что подруга действительно не может жить по-другому. И восхищалась силе Таниного чувства, ее верности. Сама же она была обыкновенной женщиной, с мужем и двумя детьми, давно стершимися чувствами и обыденной тоской по чему-то высокому.

Поклонников Танины отказы злили и раздражали. Одни отступались, другие начинали распространять грязные сплетни, третьи вставали на тропу войны и мести. Один из воздыхателей, коллега, семейный человек, попытался силой взять неуступчивую даму. Пообещав дружкам, что неприступная для других крепость падет под натиском его обаяния и получив отпор, на Новогоднем корпоративе он поспорил, что Таня все-таки будет с ним. Щедро подливал ей спиртного, подмигивая двум дружкам, он, после того, как уверился в невменяемости объекта, галантно взял под локоток и повел на «свежий воздух».

-- Прости что так грубо вел себя раньше, -- с придыханием шуршал он словами, -- я все понимаю, нет так нет.

«Свежий воздух» оказался диванчиком в дальнем кабинете. Он набросился на нее жадно, по валил, попытался сорвать одежду. Но насильнику не повезло: мощный удар в пах остановил разгоряченного зверя. Таня никогда не отличалась глупостью и хорошо «читала» людей. Она была готова к подобному развитию событий, притворилась пьяной и позволила себе сыграть в не очень хорошую игру.

-- Ничтожество, проспись, -- бросила она скулящему от боли мужчине, прошла мимо его ошалевших дружков и ушла из клиники навсегда.

Прошли годы. Таня защитила кандидатскую диссертацию, собирала материалы для докторской, стала молчаливой и закрытой. Некогда блестящие волосы потускнели, кожа подернулась сеточкой морщин, голос стал хриплым от сигарет. Она так и жила с матерью, кошками и собакой. Жизнь текла ровно, медленно и тоскливо.

И вот однажды утром раздался звонок, в трубке Таня услышала знакомый голос. И опять жизнь оглушила ее и заставила встряхнуться и вспомнить то, что начало тонуть под грузом житейской суеты. Это был он.

-- Таня, здравствуй, у меня беда. Умирает Света. У нас родился второй ребенок, девочка, но роды были трудные... Нужна кровь.

Таня знала, что группы у них со Светой были одинаковы. Знала, что должна. Но чувствовала внутри знакомую тяжесть. А вдруг? Вдруг, наконец, ее любимый станет свободным и полюбит Таню? Она с радостью примет его детей, будет заботиться, еще не поздно и ей самой родить. Они купят дачу и сенбернара, вместе..

-- Таня, я тебя прошу...

Дима замолчал.

-- Говори адрес.

Света в очередной раз выкарабкивалась с того света, выздоравливая медленно, но верно. Очаровательную малышку назвали Татьяной. Дима был счастлив.

А Таня умерла. Вскоре после сдачи крови у нее начались месячные. Казалось бы, обычное дело, «слезы матки по несостоявшейся беременности». Но «слезы» превратились в потоки, началось сильное кровотечение, скорая приехала поздно. Для окружающих это стало потрясением, многие не хотели верить в случившееся.

----

А теперь, на кладбище, странная смесь ужаса и понимания овладела Лопакиным. Дима вспомнил давнюю встречу с Ильей.

Лопакин, заскочивший к нему по делу, случайно обратил внимание на небольшой портрет, висевший на стене. Девушка на портрете, с лицом тревожной красоты, показалось ему знакомой и даже родной.

-- Кто это? -- спросил он Илью. -- Мне кажется, я ее знаю, только не могу вспомнить, откуда.

-- Конечно, ты ее знаешь, -- ответил Илья. -- Она всю свою жизнь любит только тебя. Поэтому у нас с ней ничего не вышло, не сложилось, и мне остался только этот портрет. Эх, Димка, Димка, все-таки грустная это песня — жизнь.

И сейчас из гроба на Диму смотрело лицо той, что была верна ему всегда, любила и прощала, той, что не могла жить по-другому.

Лицо с портрета.